«Гроза» в Хабаровском театре драмы: От трепета, посадских платков до электричества

Режиссёр-постановщик: Егор Равинский. Художник-постановщик: Алексей Вотяков. Балетмейстер: Юлия Новикова. Композитор: Василий Казанцев. Спектакль поставлен при поддержке Союза театральных деятелей Российской Федерации и Министерства культуры Российской Федерации.

Екатерина Крюкова

Год 200-летия Островского начался, а значит в театры Хабаровска хлынут Катерины, Кабанихи, Снегурочки, Ларисы и дай Бог нам найти среди этого парада Бальзаминова. Для меня юбилейный год начался в театре драмы с «луча света в темном царстве».

Тексту 163 года, а читается он остро-актуально. И любовная линия уходит на 33-й план, гораздо интереснее становится мир, в котором есть «суд праведный» у нас и «суд неправильный» у них, люди с песьими головами за неверность и прочие ужасы. А в описании поезда узнаешь то, как многие мои современники говорят о нейросетях и искусственном интеллекте.

В «Грозе» в Хабаровской драме интереснее было следить за отношениями художника-постановщика Алексея Вотякова и режиссёра-постановщика Егора Равинского.

На сцене видим привычное со школы темное царство: черный кабинет голой сцены и в свете приборов чернеет колесо водяной мельницы. В центре механическая конструкция, и как только в ее жернова высыпается «зерно», глаз оторвать невозможно. Актеры обживают эту шумящую огромную вертикальную конструкцию, перебегая с этажа на этаж механизма. А в финале сцены, приплясывая пьяненькую плясовую на вращающемся поворотном круге. Это огромный жернов мельницы и по нему бегут все герои, даже Кабаниха, которая мастерски управляется с обслуживанием мельницы.

Вырываются из темного жерла сцены только Катерина и Борис в минуты преступной страсти. На них, трепещущих голубями, из-за ширмы забора наблюдают остальные узники темного царства.

В российском театре было 100 тысяч Катерин, и каждая бросалась в Волгу по-своему. Художник Алексей Вотяков создал интереснейшее вертикальное пространство, но режиссер обжил только жернов мельницы. Надежда, что выход из темного царства будет решен по-новому не угасала весь спектакль, но в 100 тысячный раз Катерина в исполнении Татьяны Малыгиной пошла топиться в зал. А для тех школьников, кто не читал «Грозу» героиню вернули на сцену с мокрыми волосами. Ну, чтобы сомнений не оставалось.

В противоборстве авторы спектакля вместе с водой выплеснули и смыслы. Условное пространство, но не условные костюмы. Все актеры в костюмах «а-ля купечество» времён Островского или то, как это время представляет среднестатистический восьмиклассник: тонна павлово-посадских платков (Кабаниха зачем-то меняет наряды и платки от сцены к сцене), платья «а-ля талички» и пышные юбки, картузы на мужчинах с жилетами под сюртуками.

При этом актеры существуют в традициях русского психологического театра, но иногда переключаются на условность, диктуемую декорацией, или двигаются как будто через тело проходит электричество. Любовь — электричество мы уже видели в «Грозе» сахалинского Чехов-центра. Вот только там она была органичной в условности, созданной авторами спектакля. Хабаровчане же от традиций русского психологического театра избавиться так и не смогли: заламывали руки в центре авансцены, как могли.

Вместо выводов, поделюсь наблюдениями. В антрактах наблюдала за группой школьников, приведенных учителем. И судя по горячему обсуждению, такой первый робкий шаг к современному театру для них был комфортным. Хотя некоторые мамы в гардеробе возмущённо грозились никогда больше не ступать ногой ребенка на этот спектакль. Наверно, доза посадских платков была всё-таки маловата.

Гульнара Таджибаева

В декабре состоялась премьера спектакля «Гроза» по Островскому в Хабаровском театре драмы под режиссурой Егора Равинского.

Спектакль получился эмоционально ярким, классический текст автора, сохранен, но все эти «нешто» и «кабы» легко ложатся на слух, подчеркивая атмосферу времени написания пьесы.

Костюмы исторического времени, плюс гармонь, плюс калитка и плетень длиной во всю ширину, им трансформируются пространства разных сцен. Сценография выстроена вертикально, в центре машина, та самая perpetuum mobile, вечный двигатель, перемалывающая зерно, сыплющееся откуда-то сверху, словно дождь. Под звуки зернового дождя выстроены несколько сцен, это объёмное шуршание словно эхо диалогов героев затягивает вглубь себя.

Агрессивная, ворчащая Кабанова в исполнении актрисы Светланы Царик тюфяк Тихон (Игорь Каербаев), ироничная Варвара (Екатерина Асецкая) и трепетная Катерина в исполнении Татьяны Малыгиной, все герои находят тот самый отзыв которые, как кажется, заложил и сам Островский. Срезонировала, пожалуй, только Барыня, представшая старой трясущейся ведьмой, так внушительно напустившая волнения опасности, чем и восхитила.

Крутящаяся часть сцены практически постоянно находится в движении, зачастую словно ускоряя эмоциональный порыв героев. Актеры существуют в этом движении динамичной декорации.

Режиссёрское видение терзаний главной героини в сценах отношений Бориса и Кати решены несколько фантастическим образом, вместо привычных тактильных лобзаний — их прикосновения электрически заряжены, в Катерине пробуждается дико трепещущая птица, полет которой уже не остановить, он ломает ее конвульсивно, надрывно, местами несколько странно.

Спектакль оставляет ощущение очень понятного прочтения, эмоционального трепета, и даже саркастического удовольствия.

Маргарита Игнатьева

Судя по кислым недовольным минам местной публики, привыкшей к старым канонам классического театра, спектакль удался!

Художественные приемы, характерные для современного театра: вертикальные декорации, имитация штакетника, поющие ночные птицы, смотрелись гармонично и понятно, что важно для перехода от изжившей себя классики.

Порадовал актерский состав — с интересом наблюдала за развитием событий, не было скучно и даже уйти не хотелось. Стандартного кричащего «я, я тут лучше всех играю, остальные отстой» не увидела. Возникло ощущение командной работы труппы.

Но! Не все так ровно и гладко. Ко второму акту у меня выработался рефлекс, как у собаки Павлова, если заиграла музыка — значит, сейчас начнет крутиться колесо мельницы и круг на сцене. Не каждый раз считывалась оправданность запуска крутящей установки. Музыкальное сопровождение не броское, фольклорное, погружает в атмосферу мещанства.

Освещение сцены пока еще классическое. Акцент лишь в финальной мизансцене, где Катерина прыгает в реку. Луч света в темном царстве — вспомнилась мне школьная фраза, когда спина Катерины в белом одеянии подсвечивает белым невинным светом среди полумрака.

В мизансцене встречи Бориса и Катерины слышен звук кз (короткого замыкания). Ее вроде и коротит, но она сразу вспоминает что птица — воспринялось странновато. Дорогую воду по счетчикам заменили зерном, звук тот же, бегут словно от дождя, но обман зрителя очевиден (здесь я посмеялась).

Предсказательница, слова которой раздавались из колонок нарочито громко, а не из микрофона, шла извиваясь, ее поддерживали за руки. Костюмы всех троих были из другой эпохи. Катерина извивалась также во второй их встрече. Это значит, что предсказательница похожа на главную героиню, а если переместить внимание на тех двоих, кто ее вёл, значит у старушки психическое отклонение? Тут не увидела дополнительного подтверждения ни одной из этих догадок…

Второй раз не пойду, чтобы не пришлось менять настрой отзыва и приятное впечатление от постановки Егора Равинского по одноимённому произведению А. Островского «Гроза».

Сергей Заварзин

До начала всего действия на сцене идёт подготовка к спектаклю артисты ходят, что-то делают с огромной лестницей. Интересно было наблюдать за реакцией зрителей «уже началось? Да нет. Сейчас свет выключат и начнётся».

Смело было построить реальный, работающий механизм машины для переработки пшеницы. Он только добавлял величины этому спектаклю.Но еще это сооружение казалось огромной отвесной скалой, с которой открывался вид на Волгу.

Вечный двигатель, вечное колесо перемалывает жизни людей как колесо мельницы равно как вечные проблемы людей и поиск выхода из них. Жизнь-как движущаяся сцена всегда будет крутиться и крутиться, что как бы ты не хотел, но не догонишь, а только отдаляешься.

Зерно, которое, как капли дождя затягивает в черную тучу грозы. Актриса Светлана Царик прожила определённо интересную Кабанову, все так, как описывал её Островский, ворчащая тёща, слово которой закон. Татьяна Малыгина была такой нежной и переживающей различные эмоциональные моменты вместе с персонажем Катериной.

Игорь Каербаев, сыгравший Тихона как человека, который боится свою мать, у него нет собственного я, он делает то, что скажет мать. И артист — большой крупный парень в спектакле и вправду показался парнем без мужского стержня. Даже я немного побаиваюсь такого персонажа как Кабанова.

Костюмы сыграли свою немаловажную роль: они соответствуют времени написания пьесы. Весь спектакль наполнен духом Островского, а режиссёр отлично поймал этот дух, угадали сделал свою «Грозу» великолепно.

Михаил Те

«Вот бы она оттуда спрыгнула», — думал я перед началом спектакля, смотря на высокий металлический станок на сцене.

Мысли думались, свет не гасился, зрители разговаривали, а спектакль уже начался — стук молотков, еле слышные разговоры и фигуры мужчин на металлической конструкции, демонстрирующих активную деятельность. Хочу рассмотреть, что же такое важное они там творят — но, как назло, перед авансценой стоит деревянный забор, непредусмотрительно загораживающий обзор. Через некоторое время актеры «драмы» всё-таки соизволяют выйти к зрителю.

Вот Александр Гусев, исполняющий роль дерзкого и удалого Кудряша, дерзко и удало отвечает партнерам по сцене — смотришь на него и думаешь «ай, дерзок и удал!». А потом смотришь на Дмитрия Кишко, играющего злого Дикого, зло басящего на своего племянника и других жителей Калинова, и думаешь «ай, какой злой!». «Ай, как сердита!»

Людмила Царик в роли Кабанихи, «Ай, как хитра!» Ксения Огурцова в роли странницы Феклуши, «Ай, как непокорна!» Екатерина Асецкая в роли Варвары. Только Катерина (Татьяна Малыгина) выбивается из этой вереницы — отстраненная, живая, поэтичная, пластичная, лиричная, первичная, трагичная, чечевичная.

Кстати, о крупах. Металлический станок здесь не просто так — это мельница, в воронку которой падает зерно с потолка. Вот и решил режиссер за непродуманного драматурга, чем же все-таки занимается купчиха Кабанова. За неимением на колосниках ничего кроме зерна, во время сцен дождя на актёров сыплют ту же крупу, вместо нормальной воды.

А как ловко режиссером подмечен незаурядный монолог Катерины «От чего же люди не летают как птицы»! Егор Равинский обыгрывает эти строки в красивейшей финальной сцене первого действия: Катерина и Борис, прижатые друг другу, семенят к арьерсцене и воркуют, словно голуби (благо они не взлетают, ведь они же люди — бережное отношение режиссера к тексту пьесы выражается даже в подобных мелочах).

Раз мы о финалах — то перейдем к финалу самого спектакля. На эмоциональном пике сцены Катерина взбирается на мельницу-станок, чтобы прыгнуть в Волгу. Сердце уходит в пятки, кровь стынет в жилах, по коже бегают мурашки перед заветным прыжком. И вот, облокотившись на перила конструкции, Катерина наклоняется к обрыву.

А потом слезает со станка, грустно подходит к краю сцены и уходит в зал.

«Не спрыгнула», — вздохнул я про себя и пошел домой.

Евгения Давыденко

«Грозу» Островского я впервые прочла в 1 классе (такой уж я была ребенок, читала все, что плохо лежало, а драматургия вызывала особый интерес). Конечно, ничего толком не поняла, но в душу запала сцена с ключом, трудно понять почему. Потом был «луч света» в школьной программе и конспект пьесы в институте.

Бессмертное произведение перечитывалось не единожды, да и на театральных подмостках смотрелось не раз. Последний раз смотрела в нашем хабаровском театре драмы. Интересно, думала я, будет это что-то новаторское, современное или очередная инсценировка школьной программы?

Ответа на этот вопрос я не нашла даже неделю спустя.

Против школьной программы высказалась знакомая учительница русского языка и литературы, высказавшаяся после спектакля, что такое детям показывать нельзя.

Я, конечно, с этим утверждением не согласна, вполне могу показать данную «Грозу» своей 12-летней дочери.

Масштабные декорации, костюмы, соответствующие эпохе. Здесь почти каноническая Катерина в исполнении Татьяны Малыгиной, даже костюм у неё после измены меняется со светлого на черный, символизируя, видимо, нравственное падение. Ей безусловно симпатизируешь, веришь, сочувствуешь.

Яркий образ Кабанихи в исполнении Светланы Царик, как мне показалось, также близок к задуманному Островским. Впервые понятным стал для меня Тихон в исполнении Игоря Каербаева, добрый, любящий, мягкий, подавленный своим «темным царством». Эти три ключевые роли мне кажутся очень удачными, яркими, наиболее полно проработанными. Но вот способ актерского существования оставляет вопросы, и они скорее к режиссёру.

Почему живущие в предлагаемых обстоятельствах артисты по законам русского психологического театра вдруг начинают действовать как актеры пантомимы. Лично я не смогла для себя оправдать данное смешение форм. Например, в упоминаемой выше сцене с ключом Екатерина проживает так, что у меня создалось впечатление, что это театр «Триада». Сама по себе сцена очень яркая, самобытная, интересная, очень четко и динамично выстроенная.

Все немного встало на свои места, когда прочитала, что балетмейстер спектакля Юлия Новикова. Почерк симпатичен, узнаваем, сцена запоминающаяся, но для меня абсолютно не связанная с тем, как «жили» персонажи до этого. Подобен и фрагмент свидания Бориса и Катерины. Возможно, таким образом режиссер Егор Равинский хотелпредставить изменения, происходящие в героях, их трансформации, меняя способ актерского существования, но по мне, если это и так, то шито белыми нитками.

Работа талантливого хореографа, знатока пластического театра не вполне грамотно встроена режиссерско-постановочной группой в драматический спектакль. Несомненно, сцена с ключом стала запоминающейся и любимой. Хочется записать и пересмотреть несколько раз.

Что касается школьников, думаю, смотреть эту «Грозу» можно и нужно, хрестоматийные персонажи вряд ли утратят свою хрестоматийность после просмотра спектакля. Даже Екатерина утопилась, можно сказать, хрестоматийно. Эх, а вот тут пластики как раз хотелось.

Катарина Лебедева

Мельница строится — дела у Кабановых спорятся. В экспозиции спектакля после третьего звонка долго не выключают свет в зале, на тёмной сцене идёт работа, между собой переговариваются мужики, но мы их не видим за высоким забором. Забор этот разберут на части, когда появится Кабанова и нашим глаза покажется мельница, уходящие в потолок лестничные пролёты и огромное водяное колесо. Властная и верная своим убеждениям со скрипучим и пугающим старческим голосом полным воли — Кабанова в исполнении Светланы Царик управляет мельницей, она деловая женщина и в подчинении её не только семья — (хохо), но и рабочие люди.

Декорации находятся на крутящемся постаменте, это и время, которое мчится и своеобразный порочный круг для действующих лиц. Их закручивает вихрь, мельничное колесо скрипит, они двигаются, но не могут сдвинуться с места или не могут противится движению уводящему их со сцены в ломаной пластике. В Калинове режиссера Равинского куда ни пойдёшь — окажешься там, откуда вышел. Сократив монолог Феклуши о плевелах, которые сыпет с неба чья-то злая рука и о времени, которое всё сокращается за наши грехи — режиссёр переносит его в действие и сокращает спектакль, вырезая некоторые сцены из пьесы и ускоря передвижения актёров на сцене с помощью крутящегося основания.

Дождь из плевел идёт с потолка, под его струи попадают жители Калинова. Если уж во грехи вступить, то купаться в них, как в дожде.

Музыкальная линия спектакля вызывает чувство физического дискомфорта, кажется, будто умышленно она звучит мимо нот настроения сцен. Однако, лейтмотив наступающей опасности-грозы и звуки мельницы создают ощущение нависающих чёрных туч над головами героев, словно огненные псы шумят цепями из ада, намекая на будущее Катерины. Актёров из бытовых фрагментов и диалогов будто выносит волна в состояние фрустрации, оторванности от образа, написанного Островским. И это состояние настолько совпадает с мотивацией героев пьесы, что даже удивительно становится.

Это состояние предполагаемой невозможности удовлетворения тех или иных потребностей. Постоянное словесное, но не действенное стремление к какой-либо цели. Жители города Калинов — воля, безволие, невежество.

Мельница — новое действующее лицо, она не ощущается мёртвой декорацией, она будто угрожает смести всех на своём пути и, кажется, ты уже знаешь, что именно с неё совершит Катерина роковой прыжок в Волгу.

Но нет, Катя ушла в зал — вошла в воду и умерла «как-то не героически» (цитирую детей, которых подслушала в очереди в гардеробе).

Сцена встречи в ночи парочки птиц — Катерины и Бориса сопровождается голубиным воркованием, влюблённые «воркуют» между собой в птичьей пластике, почти в темноте, а когда друг друга касаются (это, к слову, происходит в спектакле всего дважды при их встрече и во время расставания) их бьёт электрический разряд.

Как ластилась, словно кошка, Катя к сестре мужа, как на колени вставала перед мужем и просила его проявить над ней волю. У неё есть свобода воли, которую она не умеет использовать. Катерина, подчинялась воле Бога, пока жила у родителей, потом воле Кабановой, потом воле Варвары, а потом призналась, что безвольная и уже не только словом, но и делом доказала это и вошла в воду. Не выдержки, не самообладания, только неустойчивая психика человека, который боится своей свободы. Так в одной из сцен появления сумасшедшей барыни с лакеями, Катерину также берут под руки и вот на сцене уже две женщины без ума и воли. Режиссёр сравнил Катерину с животным, с птицей, с сумасшедшей.

Гроза — электричество, то, чего нужно бояться. То есть, кара божья — молния. Гроза ещё нигде не имела такой силы, как в Калинове Егора Равинского. Катерина боялась грозы, потому что понимала, что уже не смогла бы никогда обрести истинную свободу — свободу от греха.