Главным заданием для участников стало создание литературных произведений — стихотворений, рассказов или новелл, — вдохновлённых удивительными и волшебными арт-объектами, созданными учащимися студии.
39-летней Любови Пчелинцевой понравилось фантастическое существо Таёжный ару.
Вот что из этого получилось:
— Бабушка, а сказку расскажешь? Без сказки не засну! — попросил Коля, залезая под тяжелое, ватное одеяло, сшитое из лоскутков и простеганное ловкими и умелыми бабушкиными руками. Он очень любил это одеяло, и бабушка всегда доставала его для своего внука, когда он приезжал к ней погостить в маленькую таежную деревушку.
Коля ложился, укутывался им и оказывался в теплой ватной берлоге, осторожно стягивал под ним, по одному с каждой ноги, колючие шерстяные носки и, ощущая пальцами ног приятную прохладу пододеяльника, слушал бабушкины сказки. И потихоньку проваливался в мягкий, ватный, как и его одеяло, сон.
— Какую Коленька? — спросила бабушка, проворно убирая со стола.
— Ну, про Лису и Волка. Или про Медведя.
— А хочешь расскажу про наш лес, про Тайгу? — предложила бабушка.
— Про Тайгу? — с сомнением нахмурился Коля, — а что про нее рассказывать? Я же там был и не раз. Лес как лес. Деревья, да и только.
— Оо, — с досадой протянула бабушка, — нет, милый, это не просто деревья. Тайга она, Коленька, живая. И не потому, что живут в ней много птичек, зверюшек, а потому, что она сама по себе живая. Есть в ней душа, есть в ней дух. И не всякого она пускает к себе. Бывает пойдет человек в лес, пройдет немного, а дальше никак. И страшно ему заблудится, и неуютно ему там. Походит, побродит и домой поворачивает. Не принимает его Тайга, а он ее не понимает. А другой пойдет в леса таежные и всё там как дома, и куда не повернет всяко дорогу обратно находит. Потому что понимает Тайгу, знает, что к ней особый нужен подход — без самонадеянности. А то знаешь, как люди бывают: грудь вперед, ды и знай себе нос задирать, какие они смелые и умные рассказывать. Да только в Тайге, милый, там душа главное. Чтоб душа — то была добрая и простая. Та, что жизнь малую понимает да ценит. Вот какая душа нужна. А знания-то они потом, знания они после души идут.
— А у меня, бабушка душа какая? — спросил Коля.
Бабушка отставила самовар, после вечернего чая, положила остатки хлеба в деревянную кадку и накрыла мягким платочком, горшочки с вареньем и медом поставила на полку, а сушеную клюкву и смородину для чая ссыпала обратно в тряпичные мешочки.
— У тебя, милый, душа хорошая, — сказала она, — добрая. Вон давеча, как ты с моим телёночком Борькой возился. Я — то все смотрела и думала, что добрый ты мальчик, Коленька, ласковый. Любишь и жалеешь животинку, хоть и не смышленую. Когда Борька —то тебе копытцем ненароком на ногу наступил, больно ведь было, я видела. А ты на него даже не замахнулся, все гладил, все ушки — то его ладошками обнимал. Потому душа твоя, Коленька большая, хоть сам ты еще мал. — ответила бабушка и принялась протирать тяжелый, деревянный стол, за которым Коля так любил сидеть, болтая ногами и уплетать бабушкину незамысловатую, но такую всегда вкусную стряпню.
— Как же, бабушка! — вскинулся Коля, — Я вон как подрос! Уже до плеча тебе достаю. Скоро совсем тебя догоню, и кода целовать буду, то и нагибаться ко мне не придется! — с жаром выпалил он.
— Это да, внучек, — с улыбкой подтвердила бабушка, — подрос ты сильно. Времечко-то оно вон как бежит, никого не ждет. Сама-то будто вчера такой вот девчонкой бегала, все тропинки лесные протаптывала, а сейчас уж тяжело мне стало, ноги совсем не слушаются. Но тропы — то лесные я все помню. И какие куда ведут. Какие к черничнику, какие на морошку выведут. Хоть сейчас глаза закрою и вижу их.
— Значит, бабушка тебя Тайга любит, раз пускает тебя к своим богатствам, значит и у тебя душа большая и добрая?
— Не знаю, внучек. Может оно и так. — сказала бабушка, задумавшись.
— Только вот, я как рассуждаю: что ругают часто людей, говорят, что куда он не придет — все то человек испортит, погубит, под себя сделает, не глядя на природу, что вокруг. Но не всегда так. Когда человек в союзе с природой делает, когда уважает он живое, что вокруг, то от такого союза только хорошо и человеку и всему живому. А то хвалятся многие, вот дескать, я лес люблю. А я, Коленька знаешь, что думаю. Мало это, любить-то, надо еще и уважать — вот, что важно. Любовь-то она разная бывает. Любить можно только для себя, только брать и ничего не отдавать. В такой любви нет цены, она пустота, барахло. А вот если в любви уважение есть, то тогда все правильно будет. Тогда никогда ничего плохого из такого союза не будет, а только хорошее. Вот Тайга — то, она и чувствует, знает, кто к ней только брать пришел, кто вот так ее любит, для себя, а кто с уважением ступает по ней, с пониманием жизни идет.
— А как она это чувствует, бабушка, ты знаешь? — Есть в Тайге дух свой, она в виде него и является людям. Зовут его Таежный ару. И каждый его по-своему видит. И он всё видит, глаз — то у него целых четыре. Попадет человек в беду в лесу: заблудится, дорогу потеряет, зимой замерзает, или летом мошка одолевает, вот ему и является Таежный ару. Обнимет лапами своими, мягкими, зелеными, прям, как мох пушистый на болотной кочке, на грудь положит, и дунет. Зимой если, холодно человеку, то ветерком летним, теплым дунет, что вокруг кедром и можжевельником запахнет, а коли жарко слишком кругом, что дурно аж в голове становится, то дунет свежестью морозной. Да и вынесет бедолагу на тропинку знакомую.
— А если плохой человек придет, тот, что без уважения? — спросил Коля.
— А коли плохой, то прогонит его Таежный ару. — ответила бабушка, — Летом еще большим зноем дунет, да и мошки еще нагонит, чтоб уж больше не захотел он в Тайгу соваться, а зимой холодом обдаст и ветром колючим, что и не выдерживает человек, уходит. Вот оно как. — сказала бабушка, замолчала и задумалась.
И Коля молчал. Он тоже думал. Про Тайгу, про ее душу и про Таежного ару. Лежал под своим любимым ватным одеялом, а в печке догорали последние угольки. Бабушка сидела на кровати, одетая в белую ночную рубашку и расплетала длинную, почти такую же белую косу. И так Коле сейчас захотелось, чтобы Таежный ару явился когда-нибудь и ему. И в знойный день он непременно дунул на него свежим, прохладным ветерком, а в зимний холод согрел своими мягкими, как мох лапами и дунул теплым, согревающим дыханием.